Именем закона. Сборник № 2 - Игорь Гамаюнов

— Садитесь, будьте до́бры, — говорила старушка, выдвигая стулья из-за круглого стола и проводя по ним рукой, будто смахивая невидимую пыль.

— Да мы ненадолго, — сказал Игнатов, раздумывая, проходить или оставаться у дверей. — Мы из прокуратуры.

Человек с прямой спиной повернулся, и, увидев его напряженное, как бы слушающее лицо с неподвижными глазами, Игнатов понял, что он слеп.

— Вы Иван Тимофеевич Горелов?

Слепой, ухватившись за спинку стула, стал медленно подниматься.

— Да, я Горелов, — подтвердил он и по-солдатски вытянулся у стула. — А что надо?

Голос его был глухим, и старушка, заторопившись к нему от шкафа, забормотала:

— Ванечка, сынок, не бойся, здесь я, здесь…

Старик, тоже встав, убавил звук телевизора. На экране мелькали груды строительного мусора, неподвижные башенные краны, пузырящиеся под дождем лужи, и какой-то человек в плаще, под зонтиком, что-то отвечал корреспонденту.

— Да вы садитесь, — сказал старик, напряженно разглядывая гостей. — Устали с дороги-то. — И добавил: — У нас тут второй день маршрутный автобус не ходит, так что в город только пешком.

— Мы на машине.

Игнатов, поставив «дипломат» на ближайший стул, щелкнул замками и вытащил листок со штампом областной прокуратуры.

— Иван Тимофеевич, мы вам привезли постановление прокурора о вашей реабилитации.

— Какое постановление? — еще больше встревожился слепой. — Зачем?

— Не бойся, Ванечка, — старушка гладила его по плечу. — Они люди добрые, тебе ничего не сделают.

— Понимаете, найден настоящий преступник. И следствие неопровержимо доказало, что это он убил Татьяну Семенову. И не только ее одну.

— То есть как так «найден»? — не понимал слепой. — Живой найден?

— Живой.

Слепой стоял по-прежнему неподвижно и ровно, будто окостенев, но мелкая дрожь сотрясала его всего, сверху донизу.

— Вам прочесть постановление? — спросил Игнатов.

Слепой молчал.

— Вы его извините, — ответила за него мать. — У него, когда очень волнуется, голос пропадает. И зрение там, в колонии, потерял от переживаний. Он там шесть лет промаялся.

— «В связи с вновь открывшимися обстоятельствами, — стал читать Игнатов, — уголовное дело Горелова Ивана Тимофеевича проверено… Выявлен ряд нарушений Уголовно-процессуального кодекса РСФСР… Установлено, что бывший следователь по особо важным делам В. С. Жавнеровский сфальсифицировал доказательства вины И. Т. Горелова, оказал психологическое давление на подследственного, угрожая исключительной мерой наказания, вынудил его написать «явку с повинной»… Невиновность И. Т. Горелова доказана повторной проверкой, а также добытыми вещественными доказательствами, в частности сумкой погибшей, обнаруженной с помощью подлинного убийцы… Дело в отношении Горелова Ивана Тимофеевича прекратить за отсутствием состава преступления… Все принятые ранее по этому делу решения отменить…»

Игнатов прочитал фамилию подписавшего постановление прокурора, назвал дату и замолчал. Молчали и остальные. Только приглушенный телевизор бормотал что-то неразборчивое.

— Это, значит, как? — прервал наконец молчание отец Горелова, все еще не осознавая происходящего. — Теперь, значит, другой берет на себя, будто Татьяну Семенову погубил?

— Да нет, папаша, нет, — нетерпеливо вмешался Лосев. — Никто уже на себя не «берет», это доказано. Преступник показал, куда сумку убитой спрятал. И сумку эту нашли.

— Сумку… — эхом откликнулся слепой.

— Сядь, сынок, — мать подвинула ему стул.

— Сумку… — снова произнес слепой и, нащупывая дрожащей рукой стул, стал медленно опускаться.

— Это, значит, шесть лет, пока наш Ваня сидел, тот был на воле? — медленно соображал отец Горелова.

— Семь, — уточнил Лосев. — Ведь ваш сын уже год дома.

— Это как же так? Зачем так? — не мог до конца понять отец, переводя взгляд с Игнатова на Лосева…

Год назад привезли ему сына Ивана из далекой колонии, навсегда ослепшего и беспомощного, «утратившего опасность для общества», но все-таки виновного. А сейчас выходит, что он не виноват?

— Это что ж теперь будет? — спросил отец.

— Судью накажут, а против бывшего следователя Жавнеровского уже возбуждено уголовное дело по фактам нарушения соцзаконности, — сказал Лосев и посмотрел на Игнатова вопросительно: не сболтнул ли лишнего?

Игнатов протянул отцу Горелова постановление.

— Возьмите, это вам.

Отец не двигался. Недоверчиво щурясь, он всматривался в лица гостей.

— Значит, это как? Теперь — следователя в тюрьму? — Он отмахнулся от листка, отступил даже на шаг, отстраняясь.

Положив на стол лист, Игнатов произнес те, заготовленные заранее слова:

— Мы виноваты перед вами. Просим у вас извинения от имени прокуратуры. И от имени государства.

Слова эти, видимо, потрясли Гореловых. Они молчали, и Лосев снова решил объяснить им:

— Понимаете, государство очень виновато перед вами и готово возместить нанесенный ущерб.

Старики по-прежнему молчали, не понимая, как можно исправить то, что случилось, и только слепой опять откликнулся эхом:

— Ущерб…

Он, кажется, хотел еще что-то сказать, зашевелился, подавшись вперед, но стоявшая рядом мать положила ему на плечо руку, и он успокоился.

— Может, чая попьете? — неуверенно спросила она.

— Нет-нет, спасибо, не беспокойтесь. — Игнатов представил, как она хлопочет вокруг стола, покрытого старой, загнувшейся в местах порезов клеенкой, как стесняется скудости угощения, и ему стало не по себе. Казалось, будто везет людям облегчение и радость, а вот привез на самом деле лишь новую боль. — Так чем мы вам могли бы помочь?

Мать качнула головой:

— Да чем тут поможешь?.. — И, прерывисто вздохнув, добавила: — Вот только не знаем, кто за ним присматривать будет, когда мы умрем. Он же один не может. Без нас только вдоль стеночки ходит.

— Вы… Это самое… Извиняйте, если не так скажу, — вдруг заволновался отец Горелова. — Вы, к примеру, могли бы эту бумагу соседям показать? А то нам от соседей стыдно. Так покажете?

— И это все? — спросил Игнатов.

— О пенсии, наверное, нужно похлопотать, — подсказал Лосев.

— Пенсия пенсией… Это уж как получится… — мотнул головой отец. — Да и Ваня наш никуда не ходит, ни во что не рядится, ну а на крыльце с собакой во всем старом посидеть можно: пиджак есть, стеганка тоже. А вот к соседям-то… Зайдете — нет?

— А к кому нужно? — поинтересовался Лосев.

— Значит, так: вначале к Петровне, она рядом живет. — заторопился отец. — Потом к Хитяевым, Смоляковым и Рукавишниковым…

Лосев записывал фамилии. Отец, глядя на его блокнот, на блестевшую металлом шариковую ручку, продолжал диктовать, припоминая:

— К Синцовым обязательно. И к Голубевым.

Слепой жадно слушал, приоткрыв рот, и после каждой фамилии чуть заметно кивал.

— К Чебряевым и Сотниковым, к Тимонихе, она у колонки живет, к Сливенцовым… Вы не обижайтесь. Это справедливо будет.

Слепой продолжал кивать, мать стояла рядом, не снимая руки с его плеча и завороженно вслушиваясь в перечень знакомых фамилий. Оба они своей позой напоминали старинную фотографию.

Игнатов и Лосев вышли на улицу, аккуратно притворив скрипнувшую калитку. Моросило по-прежнему. В «рафике» Леха крутил ручку приемника, вылавливая легкую музыку. Игнатов кинул «дипломат» на пластиковый столик и, повертев головой, стал растирать ладонью затылок. Лосев сел напротив и, держа в кулаке сложенный вдвое блокнот, следил за Игнатовым. Потом сказал:

— Странно. Я думал, они обрадуются…

Леха приглушил музыку и, включив верхний плафон, повернулся, всматриваясь в них.

— Вы что смурные? Что-нибудь не так?

— Так, — тихо сказал Игнатов. — Все так.

Помолчали. Леха выключил приемник. Спросил:

— Ну что, поедем?

— Поедем. Вот по этим домам.

Игнатов кивнул на зажатый в руке Лосева блокнот. Лосев, раскрыв его, стал диктовать Лехе номера.

— Да вы что, ребята? Да это ж нам до утра ездить, — слабо сопротивлялся Леха.

— Поехали, — сказал Игнатов.

Они и в самом деле проездили по улицам и переулкам поселка до глубокой ночи. А утром следующего дня Игнатов снова увидел на заднем крыльце прокуратуры Кирпичникову. Она сидела, постелив на влажную ступеньку разорванный полиэтиленовый пакет, которым во время дождя повязывалась, как косынкой, и смотрела с надеждой и недоверием. Игнатов встретился с ней взглядом, и вдруг мелькнуло в памяти давно забытое, со школьных еще времен, слово: справедливость. «Да ведь это Горелова вчера произнесла, — окончательно вспомнил он. — «Справедливо будет…» Странно соединяются слова, очень даже странно: «было», «будет»… А «есть»? Где оно, это «есть»?»